Муслюда, Мехрибан или еще два рассказа неутомимой В. Ивлевой
А бабушка моя, глухонемая, с печи мне говорит: «Вот видишь, как далеко зашла ты, Дашенька, в поисках своего „я“!
Венедикт Ерофеев.«Москва — Петушки» (поэма в прозе)
____________________
Виктория Ивлева: «Дана Мазалова лжет, ссылаясь на меня о «гуманитарном коридоре» в Ходжалы»
«Собака лает, а караван идет», - сказала в Баку российская журналистка Виктория Ивлева, по поводу лжи в ее адрес со стороны проплаченной армянской стороной чешской журналистки Даны Мазаловой.
Как передает 1news.az, об этом Ивлева сказала на тренинге для СМИ с участием известных журналистов и правозащитников из России и США, имеющих непосредственное отношение к освещению Ходжалинского геноцида 26 февраля 1992 года.
В.Ивлева, находившаяся в Ходжалы в феврале 1992 года после штурма города армянскими бандитами, жестко отреагировала на снятый недавно Даной Мазаловой фильм по инициативе армянской стороны о Ходжалинских событиях. В фильме, Мазалова находясь на подступах к Ходжалы, на так называемом «гуманитарном коридоре», якобы оставленном армянскими бандитами для выхода ходжалинцев из города, лживо утверждает, ссылаясь на Ивлеву, что такой «коридор» существовал.
«Имя Даны Мазаловой мне ничего не говорит, и я не знаю проплачена она или нет армянской стороной, эта Мазалова лжет и поэтому, никогда не сможет приехать в Азербайджан, а я езжу и в Армению и в Азербайджан. Мазалова лжет по поводу того, что я была в Ходжалы в момент штурма и якобы ходжалинцы и я уходили по «гуманитарному коридору», оставленному нападавшими армянскими подразделениями. Я всегда честно выполняю свою работу и не реагирую на таких, как Дана Мазалова - как говорится «собака лает, а караван идет»», - отметила Ивлева.
«В докладе правозащитного центр «Мемориал» относительно массовых нарушении прав человека при штурме города Ходжалы, ясно, сказано, что никаких листовок и предупреждений со стороны армянских отрядов, по поводу их намерения штурмовать город, не было обнаружено. То есть армянская сторона не смогла предоставить «Мемориалу» ни одной копии этих листовок, и во всяком случае если и были вообще эти листовки, то до ходжалинцев они не дошли», - сказала российская журналистка Виктория Ивлева.
«Я приехала в Азербайджан и смогла при помощи моих 
азербайджанских коллег найти семью месхетинки, новорожденного ребенка которой я в феврале 1992 года прятала под курткой, когда пленных ходжалинцев везли армянские отряды.[куда везли? на чем? - Admin] Я смогла побывать в городе Ходжалы после штурма и сделать ужасные снимки, на которых запечатлены дети, женщины, погибшие при захвате Ходжалы.*[?-сайт] По фотоснимкам видно, что по ходжалинцам стреляли с близкого расстояния на поражение и город подвергли жесткому ракетно-артиллерийскому обстрелу.
«Теперь я выяснила, что жительницу Ходжалы родившую за день до штурма города звать Мехрибан, а ее дочку, родившуюся тогда – Гюнай. Я смогла запечатлеть тогда на камеру Мехрибан в армянском плену с четырьмя детьми, в том числе новорожденной дочкой. Я тогда помогла ей вывезти ребенка и даже дала немножко денег на дорогу, когда ее с детьми выпустили из плена. Теперь мы с помощью азербайджанских коллег ее нашли в Сабирабадском районе и я приехала с литовской съемочной группой сделать фильм об этой семье, нашей встрече в плену и сейчас, об ужасной трагедии, которую до сих пор переживает Мехрибан и все ходжалинцы. Ее дочка Гюнай, родившаяся в те ужасные дни в Ходжалы сегодня глухонемая и тяжело больна эпилепсией, ее сын страдает от психической неустойчивости», - сказала российская журналистка.
Отметим, что на двухдневном тренинге для СМИ в Баку выступила Светлана Ганнушкина (Правозащитный центр «Мемориал»), принимавшая участие в составлении отчета «Мемориала» по итогам зверств армянских наемников [?-Сайт] в Ходжалы.
Также выступили Виктория Ивлева («Новая Газета», Москва), находившаяся в Ходжалы в феврале 1992 года и сделавшая уникальные кадры последствий разыгравшейся трагедии,Томас Гольц (Университет Монтана, США), одним из первых донесший весть о трагедии в Ходжалы в международных СМИ и Лоренс Шитс (Международная «Кризисная группа»), принимавший участие в составлении отчета по Ходжалинским событиям.
Ризван Гусейнов
БАКУ, 16.02.2011 – 1NEWS.AZ
Иллюстрация Сайта.
______________
* "Утром я оказалась в Ходжалы. Село горело. Трупы на улицах. Сама я насчитала семерых убитых, один в милицейской форме". ("Я шла вместе с ними". Виктория Ивлева. "Моковский Комсомолец", март 1992 г.)
"Я вся такая внезапная, такая противоречивая вся"
Дочь войны
19 лет спустя наш корреспондент нашла женщину, с которой шла в толпе беженцев в Нагорном Карабахе, и ее дочь. Война так и не отпустила родившуюся в ночь атаки девочку
Я встретила ее в Карабахе ровно 19 лет назад, на рассвете 26 февраля 1992 года.
Она была пленной, и четверо ее детей были пленными. А я была приехавшим на войну журналистом — и вместе с людьми, которые забрали ее в плен.
Сначала я увидела не ее, а какое-то странное снежное облако, катившееся в нашу сторону. Потом послышались стоны, крики и детский плач. Потом облако рассеялось, и показалась толпа полуодетых людей, в основном детей и женщин. Она была в этой толпе последней — медленно брела в галошах на босу ногу, останавливаясь постоянно, чтобы смотреть, не отстали ли ее собственные дети. У нее было четверо малышей, двое ковыляли за ней сами, а еще двоих — раненного осколками в ногу и голову мальчика и новорожденную девочку — она несла на руках. Девочке было полтора дня.
Самого момента пленения я не видела, я была во втором эшелоне, с врачами.
Мы побрели рядом. Идти там было трудно, было полно снегу и какой-то бурой грязи, я взяла у нее младенца, засунула под куртку — у меня была такая огромная ярко-красная куртка, которая, как мне казалось, оберегала меня на войне. На самом деле, конечно, я была отличной мишенью, и только случай спас от смерти или ранения.
У всех нападавших на руках были завязаны белые повязки, у меня тоже, но повязка моя куда-то делась, и подъехавший сзади на лошади солдат двинул меня в спину пару раз прикладом, заорав что-то на непонятном мне царапающем ухо языке.
Удар прикладом в спину остался со мной на всю жизнь, он дал мне почувствовать то ГЛАВНОЕ, что испытывает КАЖДЫЙ пленный на земле: полное и окончательное бесправие. Я превратилась в ничто, в пыль с солдатских сапог, цивилизация исчезла, застыло время, мир сжался, и осталась только я и существо с ружьем, бьющее меня прикладом. Еще остался грудной ребенок, которого я должна была защитить.
Это все длилось какие-то мгновения, подъехал человек, который меня знал, сразу выяснилось, что я не из пленных, передо мной даже, кажется, извинились… Какая разница — в памяти все равно осталось только ощущение себя как НИЧЕГО.
Мне кажется, я до сих пор каждой клеточкой кожи на спине ощущаю этот удар.
Их всех продержали в плену пару дней, я навещала ее, хоть это и не очень приветствовалось, а одна моя боевая подруга из нападавших принесла какие-то детские вещи, одеяла и женские сапоги для нее взамен старых галош. Потом довезли до линии фронта и обменяли — условия обмена стерлись из моей памяти, кажется, их просто отпустили. Они не были в цене — в цене у обеих сторон были солдаты и те, за кого можно было получить выкуп. *[В.И. и тут демонстпирует свои "лучшие" качества: армянская сторона азербайджанских пленных всегда обменивала на пленных или заложников. - Сайт]
Я шла с ними до самой этой линии обмена, старший ее мальчик шел босой, девочка — в одних колготках. Раненого младшего и новорожденную дочку, завернутую в одеяло, по очереди несли вооруженные мужики, приставленные стеречь пленных и вести их на обмен. Злоба куда-то ушла, и было полное ощущение библейского Исхода. Только вместо горы Синай сияли вершины Карабаха, и не было манны небесной.
Как-то до меня доперло дать ей немного денег с собой, и мы обе долго думали, куда бы эти деньги спрятать, чтобы, если вдруг те или другие обыщут, не отняли. В конце концов, кажется, она засунула их за обшлаг поддевки, в которую была одета…
…Их посадили в желтый старенький автобус, и она исчезла из моей жизни — как мне казалось, навсегда. Звали ее, по-моему, Мавлюда — с ударением на последнем слоге. Она была представительницей одного небольшого народа, который по-русски не совсем верно зовется турками-месхетинцами (разумнее и правильнее их называть месхами-мусульманами). У нее были светлые волосы и большие голубые глаза.
Историю эту тогда напечатала лучшая газета страны — «Московские новости», фотография бредущих несчастных людей с детьми на спинах была на обложке, а снимки Мавлюды, пленных и нападавших — на странице внутри. «Московские новости» были черно-белым изданием, и разобрать цвет ее глаз было абсолютно невозможно…
Судьба месхи-мусульман — одна из самых несчастных в стране. Получалось так, что среднестатистический месхетинец за одну жизнь мог пережить четыре переселения. Первое — в 1944 году при Иосифе Виссарионыче, когда весь народ был выселен из Грузии в Среднюю Азию; второе — в 1989 году из узбекской Ферганы, где многие из них поселились после ссылки; третье — в 1992-м из азербайджанской части Нагорного Карабаха: сюда они попали после Ферганы и оказались в центре армяно-азербайджанского конфликта и войны; четвертое — в 2004-м из Краснодарского края, где месхи пытались осесть и заниматься привычным своим земледелием, да губернатор Ткачев с казаками увидел в них угрозу…
Теперь, наверное, самое время назвать имя населенного пункта, возле которого все это происходило. Название это знает каждый житель Азербайджана и Армении. Это городок Ходжалы. В день моей встречи с Мавлюдой в Ходжалы и на подступах к нему погибло несколько сотен мирных жителей [!?- Сайт] — как водится, в основном женщины и дети. События ночи с 25 на 26 февраля до конца так и не реконструированы, но наиболее полным и объективным является доклад «Мемориала».
Ходжалы был в руках у азербайджанской стороны, там находился единственный действующий аэропорт, и было ясно, что за него будет идти нешуточный бой. Так и вышло — аэропорт оказался важнее человеческих жизней. В битве за городок принимала участие еще и третья сила — солдаты и офицеры советской армии, уже два месяца как называвшейся армией российской. Кому и как служили они, остается полностью на совести их командиров. Как зовут тех, кто отдавал приказ стрелять в мирных людей, и тех, кто этот приказ выполнял, — так и неизвестно.
Трагедия Ходжалы никогда не стала предметом объективного двустороннего или международного разбирательства.
Стороны бодаются до сих пор, и никто не берет на себя смелость просто сделать первый шаг и покаяться в содеянном. Смелости и тем и другим хватило только на то, чтобы стрелять и истреблять друг друга. Так и будут чужих детей ненавидеть больше, чем любить своих. Невелика заслуга…
Судя по всему, мы встретили Мавлюду и остальных на самой окраине города, когда они стали выбегать из домов и подвалов. Шел артобстрел Ходжалы и уличные бои, и они просто бежали прочь из городка — получается, навстречу наступающим. На свое счастье, месхи сразу попали в плен и остались живы. Эта окраина городка — в прямо противоположной стороне от «коридора для выхода мирных жителей», споры о котором раздирают армяно-азербайджанский мир.
Дома, в одном из которых жила Мавлюда, можно и сейчас еще увидеть, открыв, например, Google Earth.
Несколько месяцев назад азербайджанский журналист Шаин Гаджиев пригласил меня принять участие в семинаре о поведении журналиста в зоне конфликта. Я рассказала ему историю Мавлюды, и мы решили попробовать ее найти.
С любезного разрешения Шаина публикую часть нашей переписки:
«Вика: Я знаю, что есть какое-то общество турок-месхетинцев и общество выживших ходжалинцев, может, они помогут? Это была бы замечательная история, если эта женщина, конечно, жива, и наилучшая иллюстрация к тому, что в жизни есть главное… Вот фотография женщины. Сейчас ей, наверное, уже под 50, а может, и больше: трудно в таких условиях определять возраст. Вокруг сидят ее дети. Больше я никого не помню. Просто с ней мы как-то сошлись из-за ребенка.
Шаин: Я обратился в нашу Госкомиссию по поиску военнопленных и заложников. Человека по имени Мавлюда в их списках заложников и пленных нет. Помните ли Вы, где именно была сделана фотография?
Вика: В Степанакерте или каком-то его пригороде. Где именно этот плен был — я не помню, мне кажется, это было какое-то здание военное. Я вот стала думать, может, ее как-то по-другому звали, хотя это навряд ли. Вот было бы счастье — просто обнять ее и того ребенка, которого я несла…
Шаин: В Госкомиссии говорят, что месхетинцы сегодня размещены в 4—5 городах Азербайджана. Попытаемся связаться с их старейшинами. Если имя точное, то найти будет проще, а вот если нет, то только по фото. Но для этого надо объездить всех, а это уже сложнее. Вы даже не представляете, как я сам хотел бы найти ее и устроить вашу встречу.
Шаин: Мне сообщили, что ее имя было Мовжуда, фамилию ее никто не помнит. У нее погиб на войне муж, после чего ее забрала сестра в Казахстан. У нас есть контакты в Казахстане, и мы отправили фото туда. Но, честно говоря, концы потеряны, а один дядька из ее бывших соседей сильно постарел и явно путает даты и имена. Боюсь, за оставшееся время мы не успеем ее найти, но надежды не теряем.
Вика: Я связалась с месхами в Грузии, и вот что мне написала журналистка Клара Бараташвили: «Моя сестра в Азербайджане вышла на некоторых людей, имевших отношение к Ходжалы. Они сказали, что предположительно знают эту женщину (фото они пока не видели, но зайдут на днях к сестре в школу, чтобы посмотреть в компьютере.) Ее, скорее всего, зовут Мехрибан, и она уехала в Сабирабадский район (это Муганская степь Азербайджана, там, где наши живут компактно с 58-го года)».
Шаин: Человек, который сообщил нам данные Мавлюды-Мовжуды, как раз и есть старейшина из Сабирабада, но он пока не видел фото. Он сказал, что она была в селе Ахыска, а потом уехала.
Вика: Я вот что еще подумала, если вам удастся найти Мавлюду, пусть те, кто ее найдет, спросят, как я выглядела...
Шаин: Наши поиски дали неожиданный результат. Человек, о котором я Вам писал, его зовут Сарвар, он месх и служил в местной полиции, посмотрев на фото, сказал, что это не Мовжуда. Ее зовут Мехрибан, и она не выезжала из Азербайджана.
Человек, ее земляк, говорил очень уверенно, и, я думаю, мы на правильном пути. Она живет в Нафталанском районе, в деревушке Агджакенд. Это 7—8 часов от Баку на машине.
Вика: Мне кажется, это замечательная гуманитарная история, каких не очень много, и мы будем большими дураками, если не используем мой приезд для этого рассказа и встречи с ней. Я готова на любые трудности в пути, чтобы это сделать.
Шаин: Вика, мой сын был в Агджакенде, я видел фото. ЭТО ОНА!!!»
Мы идем по улице небольшой горной деревни, заходим во двор, и навстречу действительно идет она — погрузневшая, постаревшая, но с теми же дивными голубыми глазами. Мы обнимаемся и долго плачем во дворе. Я глажу ее волосы и лицо, провожу пальцами по щекам, запоминая какие-то совершенно бабские подробности: ну, например, что кожа у нее удивительно мягкая и нежная, как у ребенка.
— Ты говоришь по-русски? — спрашиваю я. — Ты ведь тогда говорила?
— Нет, — отвечает она (Шаин переводит). — Больше не говорю. Все из головы ушло.
— Можно зайти в дом? И увидеть девочку, которую я несла? — опять говорю я.
Мехрибан кивает.
Мы поднимаемся по ступенькам маленького беженского аккуратного домика. Девочку, которую я сейчас увижу, она назвала Гюнай. «Солнце» и «Луна» — вот что значит это имя.
Девочка сидит в кресле, подобрав под себя ноги. У нее гладкие, зачесанные назад волосы и ничего не выражающее, бесстрастное, как маска, лицо индейского вождя.
— Здравствуй, Гюнай! — говорю я.
Она молчит, но дает себя обнять.
— Она больная, — говорит Мехрибан. — Сначала еще говорила, но уже пять лет как совсем перестала говорить. Мы не знаем, что она понимает, а что нет.
Я в полном замешательстве смотрю на бесстрастное лицо. Потом бормочу, некстати шмыгая носом:
— Не важно, понимает она или нет. Может, сейчас не понимает, а потом поймет. Ты скажи ей, что когда-то, когда ей было два дня, я несла ее на руках.
Шаин переводит. Гюнай бесстрастно слушает и так же бесстрастно продолжает смотреть сквозь меня куда-то в вечность. Лицо ее по-прежнему не выражает ничего.
Мехрибан рассказывает:
— Я родила ее в подвале, куда мы, несколько соседних семей, решили спрятаться, потому что стреляли очень сильно, грохот такой стоял. Прямо при всех и родила, 23 февраля это было. Мы еще два дня потом там просидели. Стрелять не переставали, двое мужчин, которые были с нами, сказали: «Давайте выйдем отсюда, поднимем белый флаг, тряпку какую-нибудь». Их застрелили, как только они высунулись наружу со своим флагом, а нас всех взяли в плен.
Мой муж погиб в этот же день, но я этого не знала. Он был трактористом и физически очень сильным, спортивным человеком, его взяли в милицию, охранять аэропорт, там он и погиб. Тело его потом отдали при обмене, и я смогла мужа похоронить.
Когда нас погнали, я вдруг как без памяти стала, потом в какой-то момент вижу: нет девочки моей, выходит, как-то выронила я ее, я помчалась обратно, себя не помня, нашла ее лежащей в снегу. Она выжила, но вот видишь как.
Нас всех посадили на снег и разрешили разжечь костер. Дети просили есть, а им сказали — вон, снежков понаделайте, да и ешьте. Так мы сидели, потом некоторых, и меня с детьми, на машину погрузили и отвезли в плен. Там мне дали бутерброд с колбасой и чай, потому что у меня был грудной ребенок…
Я была готова к любому концу этой истории: к тому, что девочка больна или даже что ее уже нет на свете, или что она вышла замуж, живет у родственников и я ее не увижу, но бесстрастие Гюнай повергло меня в совершенно тупое отчаяние и полный ступор. Вся остальная жизнь, все радости и победы, все взлеты остались где-то далеко и показались совершенно ненужными и никчемными в сравнении с тем, что случилось с девочкой Гюнай. Волна тоски, ужаса и бессилия просто накрывает меня.
Ну Гюнай-то что вам всем, уродам и любителям пострелять, сделала?!
Что она сделала?
Что?..*
…Весь вечер она просидела в позе древнего идола, скрестив ноги и неподвижно глядя перед собой. Гюнай отгородилась молчанием от неприютного мира, который, изуродовав ее жизнь, даже не заметил ее существования.
Она — Богиня Обвинения и Богиня Совести, Солнце и Луна одновременно, и мне не важно, в какой из мировых религий такое божество было на самом деле. Может, и не было. Зато теперь есть — в заброшенной горной деревушке Агджакенд в Азербайджане.
Это всего километрах в шестидесяти от места, где мама ее родила. Как оказалось, и место, и время были не те.
P.S. «Ты помнишь, — вдруг говорит Мехрибан, как будто сама только что вспомнила, — ты дала мне записку с твоим адресом и телефоном и сказала, чтобы я тебе позвонила, если будут бить или будет мне плохо. Я эту записку потом в Агдаме потеряла, так и не позвонила…»
P.P.S. Четыре месяца в году Мехрибан печет хлеб в местной пекарне, остальное время содержать пекарню невыгодно. Получает она 6 манат в день (200 рублей). Старший сын живет в Баку, у него двое детей.
Средний, который был ранен, подрабатывает подмастерьем в ремонтной мастерской, он переполнен ненавистью, мечтает идти стрелять и мстить. Он не знает, что до линии фронта его нес на руках вражеский солдат.
Старшая дочка закончила пять классов, помогает маме по дому. Гюнай, у которой все чаще и чаще бывают эпилептические припадки, не получает никакой пенсии по инвалидности и никаких лекарств. Врачи говорят, что ее заболевание в Азербайджане не лечится, и считают, что Мехрибан должна отвезти девочку лечится за границу. Наверное, в Швейцарию…
__________
* И всё это произносит Мюслюда-Мехрибан, только что сказавшая: "Все из головы ушло"?! [Admin]
Новая газета, № 24 от 9 марта 2011 года
Выделения и ремарки Сайта.
* * *
Не последнее?
Московская “Новая газета” 9 марта опубликовала статью “Дочь войны”. Автор Виктория Ивлева в который уже раз повествует о бывшей жительнице Ходжалы, которую она встретила в ночь на 26 февраля 1992 года. Историю эту Ивлева во всех подробностях рассказывает чуть ли не в десятый раз за последний месяц. А впервые ее репортаж был опубликован в марте 1992 года сразу в двух газетах – “Московском комсомольце” и “Московских новостях”.
Тогда, 19 лет назад, журналистка рассказала об одном эпизоде Карабахской войны, очевидцем которого ей довелось стать, стремясь при этом оставаться нейтральной и придерживаться исключительно принципов гуманизма. Ивлева и сегодня позиционирует себя как независимый журналист, которого интересуют только и только судьбы невинных людей на войне, и подчеркнуто абстрагируется от любых политических вопросов и аргументов. Тем не менее в феврале нынешнего года она побывала в Баку и выступила там с рядом не вполне корректных заявлений, которые бакинские журналисты, естественно, преподнесли в выгодном им свете. Стремясь сохранить свой имидж объективной журналистки, Ивлева настояла на новом интервью, в котором постаралась несколько скрасить впечатление от первого. Тем не менее ее бакинские коллеги, будучи вынуждены напечатать текст без купюр и правок, “отыгрались” на явно спекулятивном заголовке (который с журналисткой, по ее собственному признанию, не был согласован). В новом интервью Ивлева вновь (в который раз) рассказала о героине своего военного репортажа. Более того, бакинские товарищи по ее просьбе отыскали эту женщину – месхетинку из Ходжалы, которая запомнилась журналистке как Мавлюда, а оказалась Мехрибан. История их встречи и стала сюжетом для статьи в “Новой газете”.
Подобный сюжет – безусловно, находка для любого журналиста. Тем более что дочь месхетинки, которую Ивлева несла на руках в ту ночь и которой тогда было всего два дня от роду, сейчас больна – она не разговаривает и не общается с окружающим миром. Однако упорное нежелание Ивлевой вникать в детали истории этой женщины и ее товарищей по несчастью – бывших жителей Ходжалы – дало неожиданные для самой журналистки результаты. Сваливая все и всех в одну кучу, в равной степени обвиняя в страданиях мирных жителей обе стороны и отказываясь видеть очевидное, журналистка не заметила, что попалась в ловушку собственного паритета. Потому что на вопрос, заданный ею в конце статьи 19-летней давности, она дает ответ в новой статье – не замечая и не понимая этого.
Поясню. В репортаже 1992г. под названием “Я шла вместе с ними” Виктория Ивлева честно описывает все детали тех страшных дней: как ее героиня шла по снегу в калошах на босу ногу, как двое ее детей шли за ней, отставая… В статье от 9 марта 2011г. детей оказывается уже четверо, но это не суть важно – безусловно, судьба Мавлюды-Мехрибан и ее семьи заслуживает всяческого сочувствия, как и судьба любого невинного человека, ставшего жертвой войны. Столь же честно Ивлева рассказывает о человеческом отношении карабахцев к пленной месхетинке и ее детям. Кстати, на сделанных журналисткой в 1992г. и опубликованных “Новой газетой” снимках армянские солдаты несут на руках детей жителей Ходжалы.
При этом автор статьи ни тогда, ни сейчас не хочет задуматься над элементарным вопросом: почему женщина на сносях, к тому же многодетная мать, вместе с другими месхетинцами была оставлена в осажденном городе, о готовящемся штурме которого было отлично известно азербайджанскому руководству? Почему на многочисленные просьбы руководства городка эвакуировать жителей никакой реакции из Баку не последовало? Вместо этого Ивлева фарисейски восклицает: “аэропорт оказался важнее человеческих жизней”, не желая признавать, что именно значила воздушная связь для задыхавшегося в блокаде и медленно умиравшего от холода, голода и бомбежек населения Степанакерта и всего Арцаха…
Ивлеву эти вопросы не интересовали тогда, не интересуют и сегодня. [выд. admin] Однако в своей статье от 92-го года она дает фактически ответ на них, рассказывая, что через 2 дня армяне отпустили пленных ходжалинцев: “Через два дня турок отпустили. Довезли до линии фронта в Аскеранском районе, показали дорогу и – давайте, шагайте. Освободили, правда, не всех, человек 10 мужчин оставили в заложниках. Хотя, по признанию армян, толку от них мало: этих заложников не обменяешь даже на канистру бензина. Они никому не нужны, они ничьи”. Вот именно, г-жа Ивлева: они никому не были нужны, и в первую очередь – руководству Азербайджана. Именно поэтому и стали разменной монетой для бакинских политиков и оказались на переднем крае грязных политических игрищ, затеянных азербайджанскими политическими деятелями во имя власти и во имя очернения армян любой ценой – даже ценой страданий и крови этих людей. В противном случае почему в Баку, “охваченном скорбью” по невинно погибшим жителям Ходжалы, никто не подумал об обмене попавших в плен месхетинцев? И почему армяне, которых не устают обвинять в “жестоком расстреле” мирных жителей, не только относились к ним по-человечески, но и отпустили на свободу?
Сегодня уже ни для кого не секрет, что турки-месхетинцы были специально заселены в Ходжалы, штурм которого был в условиях войны неизбежен. Здесь не только находился жизненно важный для блокированного Арцаха аэропорт – из превращенного в огневую точку поселка велись массированные обстрелы Степанакерта. Виктория Ивлева сама подчеркивает, что после очередного переселения месхетинцы были “отправлены азербайджанскими властями жить в Нагорный Карабах, в зону боевых действий”. Ненужные никому месхи были принесены в жертву политическим амбициям азербайджанских властей тогда – в 1992-м… Но только ли?
Теперь самое главное – то, чего Ивлева не заметила в силу упорного нежелания вникать в неопровержимые факты и обстоятельства. Дело в том, что бакинские коллеги спустя 19 лет нашли месхетинку Мавлюду-Мехрибан в селе Агджакент. Почему-то сообщивший об этом журналист пишет, что село это расположено в “Нафталанском районе”. Между тем такого района в Азербайджане попросту нет – есть только курорт Нафталан. Случайно ли оговорился бакинский коллега Ивлевой? Возможно, а может быть, и нет. Потому что село Агджакент – это бывшее армянское село Вериншен, жители которого, в числе десятков других армянских сел, были насильственно депортированы в 1991 году, в ходе зловещей операции “Кольцо”. И находится это село в Геранбойском районе Азербайджана, бывшем Касум-Измайловском, а еще точнее – в бывшем армянском Шаумяновском районе, который в январе 1991г. был насильственно присоединен к Геранбойскому, чтобы создать там азербайджанское большинство и не допустить выхода из Азербайджана вместе с Карабахом. Таким образом, “небольшое горное село Агджакент”, в котором сегодня живет месхетинка Мавлюда-Мехрибан, это оккупированные территории Республики Арцах, бывший Вериншен, некогда процветающее армянское село с 5 тысячами жителей.
Выводы, думается, очевидны. Месхетинцев вновь поселили на пороховую бочку. Потому что в случае повторной агрессии Азербайджана против Арцаха именно эти территории окажутся под ударом в первую очередь – они легко покрываются артиллерийскими обстрелами. И именно эти свои территории в первую очередь будет стремиться освободить Армия обороны НКР. В Баку не могут не понимать этого, поэтому не может быть сомнений в том, что и сейчас это сделано умышленно, как и в конце 80-х, когда несчастных турок-месхетинцев поселили в стратегически важном поселке Ходжалы, а потом сознательно бросили на произвол судьбы. Сейчас они также могут оказаться на острие возможной войны, о которой ежедневно трубит Баку.
В своей статье марта 92-го Виктория Ивлева писала: “Пленные турки – самое страшное, что я увидела в те дни в Ходжалы. Это были люди, бежавшие три года назад из Узбекистана и отправленные азербайджанскими властями жить в Нагорный Карабах, в зону боевых действий. Среди изгнанных из Ходжалы были старухи, которые должны помнить депортацию 1944 года из Грузии. Теперь наступило их третье изгнание… Последнее?” Вопрос, к сожалению, не риторический. Потому что и сегодня эти люди – в том числе героиня этой истории – никому не нужны. А значит, их снова могут принести в жертву. Не желать понимать этого, зарывать голову в песок, прикрываясь абстрактными гуманистическими лозунгами в абсолютно конкретной ситуации, – означает потворствовать, пусть и невольно, новым чудовищным планам бакинских стратегов. Тех, кто задумал и осуществил в свое время “ходжалы”.
Марина ГРИГОРЯН
Коллаж Сайта.
