Русские герои Арцаха
Если люди порочные связаны между собой и составляют силу, то почему бы честным не сделать то же самое?
Л.Н.Толстой «Война и мир»
Их было немного, но это было настоящее братство.
Дмитрий Мотрич и Илья Кулик в героическом бою сложили свои головы на арцахской земле за ее свободу. И тогда вместо Димы воевать за Арцах пошел его отец Анатолий Мотрич, который, узнав о гибели сына, не озлобился, а продолжил его миссию (читайте ниже).
* * *
Не так давно “Постсоветское пространство” опубликовало любопытный материал, который, как ни странно, остался незамеченным. Это живые воспоминания непосредственного участника карабахской войны Александра КУРЕПИНА. Публикуя их, мы хотели, в частности, пусть с опозданием, поблагодарить его. Низкий поклон русскому офицеру, который рисковал жизнью не по принуждению, а по совести.
Таких добровольцев, как Курепин, в армии НКР было не так уж много и все они героически прошли сквозь огонь освободительной войны. Однако, думается, нашей благодарности недостаточно — чудом выживший после многочисленных ранений, Александр Курепин, судя по всему, оказался вне внимания. Это можно исправить: воздать должное — дело чести армянского государства.
Война Александра Курепина
Командир противотанкового подразделения армии НКР
МАРТУНИНСКИЙ РАЙОН
Почему я поехал воевать в Карабах? Этот вопрос преследовал меня всю войну. Но только сейчас могу ответить на него искренне: от безысходности. Союз распался, армия разваливалась, семьи не было, перспектив — тоже. Почему на сторону армян, хотя они в отличие от азербайджанцев добровольцам не платили? Я был убежден в их нравственной правоте. А без этого в бой идти нельзя.
Решив ехать, я обратился в посольство республики (тогда полпредство) в Москве, а 18 июля 1992 года уже спускался по трапу самолета в аэропорту Звартноц. И в тот же день после беседы в министерстве обороны Армении из аэропорта Эребуни на вертолете вылетел в Нагорный Карабах.
После полуторачасового разговора с тогдашним командующим армией НКР Сержем Саргсяном и его советником полковником Зиневичем, ветераном 40-й армии, был направлен в Мартунинский район, в распоряжение легендарного в армянской диаспоре командира Аво — Монте Мелконяна. Через 10-15 дней по приказу Сержа Саргсяна приступил к формированию истребительно-противотанковой группы ПТУР. В моем подчинении были восемь русских добровольцев. Двое из них, Дмитрий Мотрич и Илья Кулик — кадровые офицеры. Вся восьмерка прошла через Приднестровье. В группу также вошли трое местных механиков-водителей. Нам выделили три БМП-1.
За четыре дня мы переоборудовали их в боевые машины ПТУР, укрепив за башнями на кронштейнах пакеты направляющих для ракет “Малютка”. С августа по ноябрь 1992 года наша отдельная истребительно-противотанковая группа (официально в штате сил самообороны НКР не числившаяся) подчинялась Сержу Саргсяну. Действовали мы в основном в Мартунинском районе.
БОЙ ПОД ЧАРТАРОМ
В ноябре 1992 года под селением Чартар Мартунинского района мои ребята устроили небольшой бунт. Дело было в том, что никто, кроме меня, не мог управляться с “Малюткой”. Между тем группа успела уже нанести азербайджанцам серьезный урон. И ребята начали “комплексовать”.
— Ты, батя, бьешь технику азеров, зарабатываешь авторитет у командования. Мы, конечно, купаемся в лучах твоей славы. Но ведь, кроме как подносить ракеты, мы ничего делать здесь не можем. Или давай нам какую-нибудь самостоятельную работенку, или мы от тебя уходим!
— Какую же работенку я вам дам?
— Тут напротив пост азербайджанский, на ночь там не больше отделения остается. А за постом — БМП и “Шилка”. Мы уже четыре дня за ним наблюдаем. Пойдем ночью, уничтожим пост и угоним технику.
Ну раз такое дело… Ради сохранения “команды” пошел ребятам навстречу. Тем более что хорошо понимал чувства Мотрича — морпеха Тихоокеанского флота. Прекрасно подготовленный диверсант-подрывник, Дмитрий сначала был инструктором по взрывному делу в Шушинском батальоне “Дашнакцутюн”. Узнав о существовании “русской группы”, разыскал нас. Саргсян тут же согласился на перевод Мотрича. Одновременно Серж написал представление на присвоение ему очередного воинского звания — старшего лейтенанта. В группе Дмитрий занял должность моего заместителя. И, будучи человеком энергичным, затосковал, не имея возможности “работать по специальности”.
Желая избежать возможных “проколов”, наблюдал за постом еще два дня. Действительно, ночью там оставалось человек 7-10. Аво дал согласие на операцию. Днем, перед вылазкой, я специально подбил “Малюткой” стоявший недалеко от поста “Урал” — чтобы ночью можно было выйти туда по кабелю. Стали готовиться. Тут ребята и говорят: “Батя, а ты куда собираешься? Ты же не идешь. Если чего с тобой случится, кто будет из “Малютки” пулять?”
Я возмутился и решил было поставить хлопцев на место. Но оказалось, втайне от меня они добились от Аво запрета на мое непосредственное участие в операции. По его распоряжению мне предстояло оставаться на позиции.
Шли шестеро — пятеро русских и один армянин, механик-водитель Миро — он должен был пригнать БМП, которую мы рассчитывали отбить у азербайджанцев. С “Шилкой” предстояло управиться Дмитрию. Ребята взяли с собой радиостанцию. По причине нашего обычного русско-армянского разгильдяйства батареи не проверили. И через полчаса после выхода они сели окончательно. Связь прекратилась.
Около девяти вечера в районе поста началась стрельба — разрывы гранат, автоматные и пулеметные очереди. Затем все стихло. Минут через пятнадцать вижу — идут машины. Не доезжая до поста метров четыреста, они встали, и стрельба возобновилась, причем еще интенсивнее. И только около пяти часов утра подошли трое моих бойцов: Олег Митрофанов, Андрей Сарычев и Олег Селиванов. Они рассказали, что произошло.
Выйдя к посту, ребята обнаружили, что азербайджанцев там раза в три больше, чем предполагалось. Уже потом из данных радиоперехвата выяснилось, что азербайджанцы готовили наступление на Чартар и с наступлением темноты усилили все посты. На этом находилось более взвода пехоты. Посовещавшись, ребята решили, что возвращаться назад стыдно. Значит, надо атаковать.
Илья ударил по блиндажу “Мухой”. Пустили в ход гранаты. Затем вдоль траншеи пробежал Олег, дав по ее дну длинную контрольную очередь из ПК. И все вроде стихло. Дмитрий, Андрей и Олег принялись собирать документы убитых, а другой Олег, Миро и Илья полезли в блиндаж. Набрали кучу документов. Дмитрий с бруствера стал звать Илью. И вдруг, метров с трех, — ударила очередь. Оказалось — недобитый “турок” с РПК. Андрей застрелил его, а Димка умер почти сразу.
В этот момент ребята увидели фары идущих машин и в их свете десантирующуюся пехоту. Стало ясно, что трофейную технику уже не угнать, надо уходить. Илья с Миро остались прикрывать отход, остальные потащили Димку. Однако кабель от выпущенного ПТУРСа они вскоре потеряли и заблудились в винограднике. Поняли, что Димкино тело (он был крупный парень) им не унести. Спрятали его там же в винограднике, чтобы постараться вытащить на следующую ночь. Некоторое время ожидали Илью и Миро. Потом, когда стрельба стихла, решили, что те ушли каким-то другим путем. Проплутав несколько часов, вышли к своим…
На следующий день азербайджанцы обратились к нам с предложением обменять тела троих убитых. За каждого нашего покойника они запросили пятнадцать своих трупов. Чтобы добыть такое количество — 45 мертвецов, нам пришлось напасть на азербайджанский стройбат, который в восьми километрах от нас оборудовал позицию для гаубичного дивизиона. В этой акции, кроме нас, участвовали сам Аво, его начальники штаба и артиллерии, начальник артиллерии сил самообороны Карабаха, человек семь разведчиков и два танка. Мы уничтожили где-то шестьдесят азербайджанцев.
Загрузив необходимые нам 45 тел в прицеп, здесь же захватили трактора “Беларусь”, повезли на обмен. Его осуществляли азербайджанские аксакалы. Они рассказали, что Миро и Илья отстреливались до последнего, а потом подорвали себя гранатой. Надо сказать, что у нас не принято было сообщать о себе излишнюю информацию. И потому мы не знали, куда отправлять тела погибших, как известить об их гибели близких. Похоронили Илью и Дмитрия рядом с могилой Александра Пронина, другого нашего боевого товарища, павшего месяц назад. В очень красивом месте — на утесе, возвышающемся над дорогой из Шуши в Степанакерт.
В конце января в Ереване на встречу с сыном прилетел отец Димки, капитан первого ранга в отставке. Узнав о гибели, поехал на могилу. Затем, договорившись об эксгумации, он попросил Сержа Саргсяна выделить сопровождающих, чтобы переправить тело домой. Позвонил жене, а сам остался в Карабахе. И в течение трех месяцев воевал рядовым механиком-водителем.
В АЗЕРБАЙДЖАНСКОМ ТЫЛУ
К концу ноября 1992 года из нашей группы в живых осталось всего двое: Андрей Сарычев и я. Нас пригласили в отряд Шагена и Мегряна — сражаться в азербайджанском тылу, в Шаумяновском районе. Таким образом, нам довелось повоевать под руководством двух самых выдающихся карабахских командиров, Мелконяна и Мегряна. С декабря 1992 по март 1994 года я был заместителем командира отряда особого назначения (после гибели Шагена он стал называться полком особого назначения его имени) по вооружению. Реально же мне чаще всего приходилось выполнять функции командира расчета ПТУР “Малютки”, “Фагота”, СПГ.
Отряд состоял преимущественно из жителей Шаумяновского района. Они знали территорию как свои пять пальцев. Мы были единственными русскими в отряде. Шаген с самого начала предупредил, что многие бойцы еще очень хорошо помнят печально знаменитую операцию “Кольцо”, в ходе которой Внутренние войска СССР, укомплектованные главным образом славянами, фактически выступили на стороне азербайджанцев. Он просил не обижаться на возможное недоверие и стремился создать нам самые лучшие условия. Была даже выделена специальная охрана, сопровождавшая меня во время “охотничьих” вылазок.
Передвигались по лесам Шаумяновского района чаще всего верхом. Наш походный порядок выглядел обычно так: впереди, сзади и по бокам едут мои “телохранители”, вооруженные ПКТ. В середине я с ишаком по кличке Эльчибей, навьюченным “Малютками”.
В ПРИЦЕЛЕ — ГЕРАНБОЙСКИЙ БАТАЛЬОН…
В феврале 1993 года отряд наступал по южному берегу Сарсангского водохранилища. Завершалось освобождение Мардакертского района. Мегряну поставили задачу выбить азербайджанцев из сел Атерк и Умутлу. Вперед отправили разведку. Через два дня ребята вернулись, докладывают: у азербайджанцев батарея Д-30, 5-6 единиц бронетехники, много машин и не менее 400 человек. А нас — всего 25.
Шаген сочно выругался в адрес начальства. Но приказ есть приказ, выполнять надо. Стали думать, как. Решили перерезать дорогу-грунтовку, которая имела стратегическое значение, соединяя Геранбойский, Мардакертский и Кельбаджарский районы. Помню первый наш выход к дороге, когда всем отрядом волокли боеприпасы для резерва в районе предстоящих действий. 36 километров преодолели за 40 часов. Шли по горам, по пояс в снегу. Устроив тайники, вернулись за следующей партией. Вторую ходку проделали часов за двенадцать — идти по протоптанной тропинке было куда легче.В третий раз уложились в десять часов.
Ночью отдохнули. Утром на дороге поставили две противотанковые мины. Земля была промерзшей — закопать мины невозможно. Андрей придумал замаскировать их белой рубахой, — будто кусок снега лежит. Вскоре на одну из мин наехал колесом ЗИЛ-131. Водителя выбросило из кабины, и он попал к нам в плен. Вторая машина проскочила, но я достал ее “Малюткой”. Часа через четыре снова шел ЗИЛ, его тоже накрыли.
Азербайджанцы спохватились. К вечеру от Умутлу спустились около сотни пехотинцев. Было видно — прочесывали местность: впереди несколько бойцов с миноискателями, сзади две БМП-1 и ГАЗ-66. Пятнадцать наших ребят сидели в укрытиях недалеко от дороги, в месте, где она делала своеобразный “карман”. Командовал этой группой начальник штаба. Мы с Мегряном расположились на горке, откуда можно было действовать “Малютками”, Шаген взялся быть заряжающим. Ребята с нами связались, попросили подождать, чтобы азербайджанцы влезли в их “карман” и они смогли бы поработать. Минут через десять после того как противник спустился, началась интенсивная стрельба. Ребята уничтожили около 70 человек. Как мы узнали позже, погибшие оказались бойцами Геранбойского батальона национальной армии Азербайджана.
Всю ночь мы просидели на этой позиции. С противоположной стороны Сарсангского водохранилища, занятой азербайджанцами, нас обстреливали из “Града” и двух танков. Однако наутро наступила подозрительная тишина. Странно: ведь километрах в шести от нас стояла батарея противника. Со своей позиции мы отчетливо видели 3 орудия и 6 “КамАЗов”. Весь день наблюдали за ними — никаких признаков жизни.
Шаген отдал приказ Новикову, нашему начштаба, провести разведку в направлении Атерк — Уматлу. Вернулся тот уже под утро: противник не обнаружен, стоит брошенная техника, вокруг ни души… На всякий случай отправили нескольких ребят на базу за боеприпасами. Через шесть часов возвращаются двое, говорят, что обнаружили следы азербайджанцев. Оказывается, они ушли по нами же протоптанной тропе. Мы связались с Мардакертским штабом, сообщили, что Атерк и Уматлу свободны. Там сначала подумали, что мы шутим…
Позже я узнал, что все это снимал Александр Невзоров, находившийся на азербайджанской стороне. В его сюжете “Геранбойский батальон” даже запечатлен момент, когда моя “Малютка” влетает в БМП…(3:41)
…И БАКИНСКИЙ ОПОН
До марта 1993 года в нашем отряде постоянно находилось не более 25 человек. Люди сменялись, как правило, через три месяца. В конце марта Мегрян слетал в Ереван, где подписал бумаги о переформировании партизанского отряда в отряд особого назначения, подчиненный МО Армении. С этого момента добровольцы к нам повалили толпами — к середине апреля у нас было около 600 человек. К Шагену шли очень охотно, воевать под его началом считалось честью.
13 апреля 1993 года мы освободили родину Шагена — Гюлистан и вышли к Шаумяну, на опушку леса. Гюлистан обороняли две роты азербайджанцев, но бросили позиции и ушли. Так что мы взяли село без боя. Пятнадцатого в десять утра на связь вышел Андрей. Сообщил, что в мою сторону ползут азербайджанская БМП и автобус. Спрашиваю:
— Есть чем “гасить”?
— Есть, СПГ-9.
— Попадешь?
— Попаду.
Выстрелом СПГ он уничтожил БМП. А в это время к постам, за которыми я наблюдал, подвезли завтрак на “КамАЗе”. Азербайджанцы собрались вокруг машины. Сюда же подошел ЗИЛ с установленной на нем ЗУ-23. Одной ракетой поразил “КамАЗ”, другой ЗИЛ. Противника охватила паника, они побежали.
Следующие двое суток пытались имитировать “психические атаки”: азербайджанцы двигались на нас несколькими цепями. Но всякий раз перед зоной действительного огня останавливались и отходили назад. Форма у них была милицейская. Армяне рассказывали, что перед началом этого цирка на них по радиостанции выходил начальник местного азербайджанского отделения милиции и советовал “землякам” уходить. Мол, ОПОН идет, шибко сердитый. Но ОПОН так и не дошел.
Семнадцатого апреля был сбит вертолет, на котором летел Шаген. Дня через три после гибели Мегряна я ухитрился в бою под Гюлистаном в течение нескольких минут сжечь БТР и пять автомобилей. Бросив семь машин, ОПОН бежал из Гюлистана. Спустя пару часов увидел странную процессию: десяток азербайджанцев неслись рысью назад в Гюлистан. Рядом с ними катил УАЗик, из которого этих стайеров — вероятно, водителей — подгоняли палкой. Вернулись они в город, позаводили брошенную технику. Но когда начали выезжать, мне удалось подбить головную машину.
УАЗик стал уходить на большой скорости, попасть в него “Малюткой” было маловероятно. Но ребята меня уговорили пульнуть — и, как ни странно, удачно. Через два дня прибежал с радостным воплем начальник связи и сказал, что по азербайджанскому радио передали сообщение о гибели под Гюлистаном коменданта Геранбойского района и трех его заместителей.
РУССКИЕ “АЗЕРБАЙДЖАНЦЫ”
В феврале 1993 года в азербайджанском тылу довелось встретиться нос к носу с азербайджанcкой разведгруппой. Нас было трое, их четверо: три азербайджанца и один русский. Внезапно встретившись на тропе, мы сориентировались быстрее. Убитые были очень крупными для азербайджанцев — прекрасно развитые физически, хорошо экипированные. Было очевидно, что они принадлежат не к обычной воинской части, а к какому-то спецподразделению. Кстати, присутствие славян на азербайджанской стороне было значительным.
Первый раз я столкнулся с ними при взятии села Гюляплы Мардакертского района. Подбили азербайджанский Т-72. Механика-водителя выбросило из люка. Минут через десять он встал и снял шлемофон. В бинокль мне были хорошо видны его белокурые волосы. Пошатываясь, парень ушел в тыл азербайджанских позиций. Примерно через месяц под Мачкалашеном азербайджанцы бросили в атаку пять танков с русскими экипажами. Национальная принадлежность танкистов отчетливо обозначалась в радиоэфире. Две машины удалось подбить.
В ноябре 1992 года, когда Аво взял село Куропаткино в Мартунинском районе, недалеко от местного винзавода был обнаружен труп майора. В кармане — документы. Украинец, воевал на стороне азербайджанцев.
Позже, уже в Мардакертском районе, в селе Танашен в одном из блиндажей нашли азербайджанскую газету. В ней была опубликована статья некоего полковника, который писал, как плохо воевать, имея в подчинении капризных, привередливых и плохо управляемых “моджахедов”. И как легко воевать, командуя русскими наемниками.
ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ
11-12 апреля 1994 года два батальона пятой бригады, к которой я был прикомандирован для подготовки операторов ПТУР, заняли населенный пункт Талыш. Это на самой границе Мардакертского района НКР и Геранбойского района Азербайджана. На следующий день азербайджанцы бросили в бой восемь танков, четыре БМП и до пятисот солдат. Нас попытались взять в кольцо. Прикрывая позиции, из установки “Фагот” удалось подбить один танк и БМП. Еще один танк азербайджанцы бросили и стали уходить. Брошенный танк Т-62 оказался именным — на его башне белой краской было выведено: “Гейдар Алиев”. Танк несколько раз демонстрировали по телевидению с несмытыми надписями — именем президента и лозунгом на стволе: “На Армению!”
Этот танк стал своеобразным символом победы карабахского народа в войне.
Увы, это была моя “лебединая песня”. 17 апреля 1994 года у села Топкаракоюнлу Геранбойского района Азербайджана наш расчет накрыло 120-мм миной. Второму номеру, Арсену, разнесло осколком правое бедро. Меня же ранило в голову, руки и ноги, грудь, спину, живот. Однако сознания я не потерял. С помощью одного своего бойца, Рушана, перевязался. Уже позже в полевом лазарете обнаружили серьезное повреждение левой голени, левого плечевого сустава, разрыв селезенки и брюшины. Там же вытащили 113 осколков.
ЭПИЛОГ
В себя пришел спустя девять суток в Ереване. Начались мытарства по больничным койкам. Они длились до мая 1995 года. То, что я выжил и встал на ноги, иначе, как чудом, не назовешь. В больнице отсутствовало буквально все — от перевязочных средств до питания. Часть лекарств доставал мой друг Гарик Курбанянц, безработный, на иждивении которого были жена и двое детей. Перевязочные материалы привез “док” нашей части. Только в июне, когда Гарик сумел купить рентгеновскую пленку, мне сделали снимок левой ноги. Раны гноились почти три месяца (не было антибиотиков), гной удаляли тампонами с борной кислотой. Кормил меня тоже Гарик. Как жила его семья, имея такого нахлебника, можно только догадываться.
Никто из “отцов-командиров”, за исключением Петроса, брата покойного Шагена, меня не навещал. Приходили проведать только бойцы — “окопники”. На более высоком уровне о моем существовании, похоже, забыли. Был нужен, пока воевал: в моем послужном списке 69 уничтоженных и 7 трофейных единиц неприятельской техники.
Когда стал кое-как двигаться, ребята буквально отнесли меня на прием к министру обороны — Сержу Саргсяну. После этого перевели в Центральный военный госпиталь. Спустя некоторое время собирались назначить заместителем начальника противотанковой службы МО Армении. Но дело “повисло”.
…И очутился я в Москве. В старом камуфляже, на костылях, с армянским паспортом в кармане (советские документы исчезли после ранения) и без каких-либо перспектив. Поначалу некоторые суммы на мое лечение выделяли московские армяне. Но для завершения курса их не хватило…
Подвиг Димы Мотрича и Ильи Кулика
...Если история Димы Мотрича была известна, то история Ильи Кулика долгое время была окутана тайной. Его жена Елена Кулик жила в ожиданиях, что муж вернется. Он ушел из дома 27 августа. Незадолго до этого вернулся из Приднестровья вместе со своим другом Андреем Сарычевым. Две-три недели они обсуждали какие-то планы. Лена лишь слышала: “Постпредство Армении”, “Постпредство Армении”. “Конечно, можно было догадаться, что они замышляют, но в это не хотелось верить”, — говорит Лена.
В ночь на 27-е августа Елена услышала, что Илья и Андрей куда-то собираются, но она и подумать не могла, что муж уже никогда больше не вернется. В эту ночь он дал ей интересную книгу. Лена долго читала...
Восемь месяцев от Ильи не было вестей. Елена ходила по разным инстанциям. Нашла адрес Андрея Сарычева, написала в Северодвинск. Ответила его мама, что от Андрюши пришла телеграмма — адреса обратного нет, но стоит печать “Ереван”. Так Лена догадалась, что Илья и Андрей уехали в Арцах. Она пошла в Постпредство Армении, где ей сказали, что Ильи Кулика в списках погибших и раненых нет, но бои шли в лесах, горах — учесть всех было невозможно. Дали запрос. И через некоторое время из Карабаха пришло свидетельство о смерти.
Первым желанием Лены было поехать в Карабах, но стесненное финансовое положение (жили впроголодь), двухлетняя дочурка на руках ее остановили. Она часто вспоминает слова Ильи, который, обняв ее, сказал: “Никогда не ищи меня. Война не для женщин!”
Елена просто не верила, что ее муж погиб. Она продолжала ждать. Ей попалась в руки статья командира Александра Курепина, в которой описывался бой под Чартаром, в котором погибли Дима Мотрич и Илья Кулик. 16 ноября 1992 года, по распоряжению Аво, Курепин остался на позиции. “Шли шестеро — пятеро русских и один армянин, механик-водитель Миро, — он должен был пригнать БМП, которую мы рассчитывали отбить у азербайджанцев, — пишет Курепин. — С “Шилкой” предстояло управиться Дмитрию. Ребята взяли с собой радиостанцию. По причине нашего обычного русско-армянского разгильдяйства батареи не проверили. И через полчаса после выхода они сели окончательно. Связь прекратилась. Около девяти вечера в районе поста началась стрельба — разрывы гранат, автоматные и пулеметные очереди. Затем все стихло.
Минут через пятнадцать вижу — идут машины. Не доезжая до поста метров четыреста, они встали, и стрельба возобновилась, причем еще интенсивнее. И только около пяти часов утра подошли трое моих бойцов: Олег Митрофанов, Андрей Сарычев и Олег Селиванов. Они рассказали, что произошло. Выйдя к посту, ребята обнаружили, что азербайджанцев там раза в три больше, чем предполагалось. Уже потом из данных радиоперехвата выяснилось, что азербайджанцы готовили наступление на Чартар и с наступлением темноты усилили все посты. На этом находилось более взвода пехоты.
Посовещавшись, ребята решили, что возвращаться назад стыдно. Значит, надо атаковать. Илья ударил по блиндажу “Мухой”. Пустили в ход гранаты. Затем вдоль траншеи пробежал Олег, дав по ее дну длинную контрольную очередь из ПК. И все вроде стихло. Дмитрий, Андрей и Олег принялись собирать документы убитых, а другой Олег, Миро и Илья полезли в блиндаж. Набрали кучу документов. Дмитрий с бруствера стал звать Илью. И вдруг метров с трех ударила очередь. Оказалось — недобитый “турок” с РПК. Андрей застрелил его, а Димка умер почти сразу.
В этот момент ребята увидели фары идущих машин и в их свете десантирующуюся пехоту. Стало ясно, что трофейную технику уже не угнать, надо уходить. Илья с Миро остались прикрывать отход, остальные потащили Димку. Однако кабель от выпущенного ПТУРСа они вскоре потеряли и заблудились в винограднике. Поняли, что Димкино тело (он был крупный парень) им не унести. Спрятали его там же в винограднике, чтобы постараться вытащить на следующую ночь. Некоторое время ожидали Илью и Миро. Потом, когда стрельба стихла, решили, что те ушли каким-то другим путем.
Проплутав несколько часов, вышли к своим...” А Миро и Илья отстреливались до последнего, а потом подорвали себя гранатой.
Мама Андрея Сарычева дала Елене Кулик адрес Олега Митрофанова, который подтвердил, что все так и было. Лена написала еще одно письмо в надежде, что среди погибших не было ее мужа, ведь если парень подорвал себя гранатой, то, возможно, его лицо было обезображено — можно было ошибиться. Ответила уже жена Олега (Олег уехал), которая тоже была в Карабахе: “Он прижимал гранату к груди, поэтому его лицо было не повреждено... Я была на похоронах. Похоронили его на сопке между Шуши и Степанакертом... Если решите поехать, спросите место у Роберта Кочаряна — он знает”.
Пару лет назад Лена Кулик, набрав в интернете “Илья Кулик. Нагорный Карабах”, нашла фильм режиссера Анны Товмасян “Доброволец”, в котором рассказывается о судьбе русского парня, героя арцахской войны Дмитрия Мотрича. Анна Товмасян прочитала записки Зория Балаяна и решила снять фильм, тогда она еще не знала подробностей об Илье Кулике, но все-таки в фильме прослеживается судьба трех друзей — Дмитрия Мотрича, Ильи Кулика и Миро Гаспаряна, которые героически погибли в 1992 году, защищая Арцах. Лена вышла на связь с Анной, которая в свою очередь познакомила Елену Петровну с Любовью Яковлевной, которые вместе и приехали в Армению.
Они проехали по стране, побывали в Нагорном Карабахе. Везде их встречали как героев: женщина, пережившая войну, не менее герой, чем ее муж, сын, отец или брат. Более достойной смерти, чем на войне, за Крест, как говорил Дима Мотрич, нет. И ее надо заслужить.
* * *
...Дмитрий Мотрич и Илья Кулик были посмертно награждены медалью “За отвагу” Президента РА, медалью “За отвагу” Президента НКР, медалью “За отвагу” Полиции РА, медалью “Материнская благодарность” за службу на благо Арцаха НПО “Материнство НКР”...
